Том 18. Счастливчик - Страница 6

— Простудился! Боже мой! Вы слышите, он чихает, monsieur Диро! Он простудился!

И решила тут же:

— Нет, нет, пока у Счастливчика не пройдет насморк, я не пущу его в гимназию ни за что.

А дома — постель, горячая малина, хина, скипидар со свиным салом — все это дождем посыпалось на Киру.

Насморк соблаговолил пройти только через неделю, и только тогда Счастливчику удалось собраться в гимназию.

Вот он стоит посреди гостиной. Новенький гимназический костюм его сделан из тончайшего сукна у лучшего портного. Сапоги — черные, изящные — блестят как зеркало. Ременный пояс, белый воротничок и фуражка в руке. Няня держит пальто наготове. Симочка — новенькие резиновые калоши, хотя на дворе теплый, сухой, почти жаркий сентябрьский день и в калошах нет никакой надобности.

У всех умиленные лица: у бабушки, у няни, у monsieur Диро. Симочка строит рожицу и тихонько шепчет, так, чтобы никто не слышал кроме Киры:

— Гимназист — синяя говядина!

Симочка узнала откуда-то, что так гимназистов дразнят из-за синих мундиров.

Звонок в передней. Туда стрелой несется Франц.

— Это Михаил Михайлович! — говорят бабушка и няня в один голос.

— Это Мик-Мик! — весело кричит Счастливчик.

Действительно, это Мик-Мик.

— Надеюсь, я не явился слишком рано?… Впрочем, вероятно все на ногах еще со вчерашнего дня?

Вдруг на лице Мик-Мика появляется удивление, почти ужас.

— Локоны! Локоны! Локоны! О, разве можно быть гимназисту с локонами! — Схватившись за голову, Мик-Мик раскачивается из стороны в сторону, точно у него страшно разболелись зубы.

— Что? Что такое? — пугается бабушка.

— Кудри-то, кудри вы ему срезать забыли! — продолжает раскачиваться Мик-Мик. — Ведь это не гимназист, а девчонка какая-то, поймите!

— Ну, уж выдумали тоже… Гимназист, конечно, и даже очень хорошенький гимназист! — обижается за Киру бабушка и целует своего любимца.

— Нет, так нельзя идти в гимназию. Товарищи прохода не дадут, прозовут болонкой, левреткой, бараном, — волнуется Мирский, — да и от инспектора влетит Счастливчику за такую прическу. Симочка, — живо обращается Мик-Мик к девочке, — благоволите принести из спальни ножницы, отменная девица!

"Отменная девица" ныряет куда-то в дверь и стрелой возвращается снова в гостиную.

— Вот вам ножницы, Михаил Михайлович! — говорит она.

— Не дам уродовать Киру, не дам! — энергично протестует бабушка, как только вооруженная ножницами рука Мик-Мика приближается к белокурой головке Счастливчика.

— Понятно, барыня матушка, не давайте! С какой это радости ребенка портить вздумали! — поддерживает бабушку и няня, кидая сердитый взгляд на студента.

— Оставьте, оставьте! — волнуется и monsieur Диро.

Мик-Мик пожимает с досадой плечами.

— Господи, да простится им! Сами не ведают что творят! — говорит он и поднимает глаза к небу.

Локоны Киры спасены…

* * *

— Маленького барина барышня просят…

Франц говорит это и улыбается, глядя на Киру. Франц любит Киру, как и все в этом доме.

— Ступай, ступай к Ляле, дитя. Она не может проводить тебя так рано, она в постели, — и бабушка не в силах удержаться, чтобы не поцеловать еще раз белокурую головку.

Темным, широким коридором, на дальнем конце которого день и ночь светится электрический фонарик, Счастливчик идет к сестре. Вот направо дверь ее комнаты.

Кира останавливается, стучит:

— Можно войти?

— Войди, войди, Счастливчик!

Ляля лежит в постели. Она спит мало от недостатка движения, но встает поздно. День и без того кажется таким длинным для бедняжки, — ведь она почти не может ходить.

Аврора Васильевна, в темном платье, причесанная и одетая с самого раннего утра, точно она вовсе и не ложилась, протягивает Кире худую холодную руку.

— Здравствуйте, голубчик. Вот вы и гимназист и, надеюсь, порадуете нас вашими успехами. Правда?

Аврора Васильевна пожимает Кире тоненькие пальчики, точно взрослому, и выходит из комнаты, улыбнувшись на прощанье своей холодной, спокойной улыбкой.

Ляля и Счастливчик одни.

Девочка садится на постели, протягивает руки. Ее огромные, черные глаза смотрят восхищенно.

— О, какой ты красавчик, Счастливчик! Какой красавчик!

Она любуется Кирой, кладет ему на плечи свои тоненькие, прозрачные руки. Слезы, как капельки бриллиантов, блестят, переливаясь, в ее темных, как угли, зрачках.

— Милый маленький Кира! Милый маленький гимназистик! Крошечка родной! Если б тебя видели покойные мама с папой! О, как бы они полюбовались тобою! Милый, милый, малюсенький мой!

Она обнимает мальчика. Кира прижимается к ней. На минуту брат и сестра смолкают.

Потом Ляля чуть отстраняет братишку. Ее глаза принимают серьезное, вдумчивое, почти строгое выражение.

— Слушай, Счастливчик, — говорит она серьезно и торжественно. — Мама и папа наши умерли… Но оттуда (тут Ляля подняла пальчик кверху) они видят все. Ты не огорчишь их никогда, не правда ли, Счастливчик?… Ты вступаешь в новую жизнь. Помни одно, миленький: никогда не лги, старайся хорошо учиться, помогай другим, чем можешь. Да?

Она осенила склоненную головку маленьким образком.

— Да, обещаю тебе это, — роняет мальчик тихо, но уверенно, и открытым, честным взглядом смотрит на сестру.

— Мама и папа благословили бы тебя сегодня. Я сделаю это за них, — говорит Ляля, — встань на колени, Счастливчик.