Том 18. Счастливчик - Страница 21

Аля после долгих отнекиваний соглашается, садится на трамвай и уезжает.

А остальные двадцать девять мальчиков, уже далеко не с прежней веселостью, но с удвоенной энергией шагают по пустынным улицам…

* * *

— Дзинь! Дзинь! Дзинь!

И еще раз, но уже безостановочно одним сплошным звуком поет колокольчик.

— Дзззззньньнь!

— Батюшки мои! Да это наш маленький барин!

— Счастливчик! Милый! Родной!

Целый град упреков и поцелуев сыплется на Киру: где он был, отчего так поздно? Ездили в гимназию — там нет, бегали, искали по всему городу — тоже нет. Даже в полицию заявлять хотели. Право, даже в полицию.

Бабушка, няня, monsieur Диро, Ляля, Симочка, Аврора Васильевна, Франц — все толпятся вокруг Счастливчика, ощупывают его, точно сомневаясь, он ли это, и желая убедиться, что это он.

Да, это, вне всякого сомнения, он сам!

У бабушки и Ляли веки красные и слезы на глазах.

В дверь из гостиной в столовую виден накрытый к обеду стол. Чистые тарелки, нетронутые салфетки. Как?! Неужели еще не обедали, но ведь уже скоро шесть.

Счастливчику жаль бабушку и Лялю, жаль, что они плакали, жаль, что все голодные из-за него. Он сбивчиво поясняет причину своего отсутствия: как они разыграли «дедушку», как отправились в Галерную Гавань, в домик, где больной Коля в тифу, словом — все, как было.

Слово «тиф» производит неописуемое действие.

— Ребенок в тифу!.. Он был там, где лежит больной тифозный ребенок, — вскрикивает бабушка. — Боже мой! Он заразился! Он наверное заразился! Дитя мое! Как это неосторожно, милое дитя!.. Обтереть его всего одеколоном, дать ему хины, вина, валерьяновых капель, уложить в постель, укутать хорошенько! Проветрить все платье маленького барина. И доктора надо, непременно доктора надо позвать! — приказывает бабушка.

Несколько секунд длится пауза, точно тиф уже здесь, точно Счастливчик приговорен к смерти, точно сейчас решается вопрос — жить ему или умереть.

И вдруг Ляля говорит:

— Но как он попал домой из Галерной Гавани! Ведь это где-то чуть ли не на краю света, а денег у него не было с собой! — рассуждает девочка.

— Да, да! Как ты попал домой? — подхватывают бабушка, няня, Аврора Васильевна, Симочка и monsieur Диро.

Счастливчик точно мгновенно вырастает на целую голову. Он начинает чувствовать себя в положении маленького героя. Его голова приподнимается с заметной гордостью, и он тоном настоящего маленького мужчины заявляет во всеуслышание:

— Пешком! Я шел туда и обратно пешком!

— Ах! — не то вздох, не то вопль отчаяния срывается с уст присутствующих.

Возможно ли! Он, крошка, маленький Счастливчик, чуть ли не десять верст шел пешком!

Бабушке едва не делается дурно.

— И один! Он пришел один оттуда! — говорит бабушка.

Счастливчик бросается к ней, целует:

— Нет, нет, бабушка, не один, милая!.. Я со всем классом шел туда и обратно, а потом… потом до дому меня довел он, Помидор Иванович, — и он указывает на дальний угол прихожей.

Там стоит мальчик, плотный, неуклюжий, с румяными щеками и открытым лицом:

— Это вы привели нашего Киру? — спрашивает Ляля.

— Да нешто он слепенький, чтобы его водить? Скажете тоже! Сам пришел! — отвечает Ваня Курнышов, который по просьбе Счастливчика зашел к нему в гости.

— Вы, вы привели! Знаю! Знаю! О, какой вы славный, хороший мальчик! — говорит Ляля и, внезапно наклонившись к Помидору Ивановичу, звонко чмокает его в щеку.

Ваня Курнышов смущается едва ли не в первый раз в жизни. Он терпеть не может «лизаться», да еще вдобавок с девчонкой. «Девчонки», по мнению Вани, нечто среднее между куклой и магазином модных вещей. Терпеть он, Ваня, не может «девчонок». Что от них можно ожидать хорошего?… Ни побороться с ними, ни в лапту, ни в городки поиграть… А между тем печальные темные глаза, задумчивое лицо и костыли (главное — костыли) оказывают неожиданное действие на Ваню.

"Бедная девочка! Она калека!" И он не обтирает свою щеку, как это проделывается им обыкновенно после поцелуев его сестер, а говорит:

— Что ж такого! Ну, пришли… Десять верст отмахали… И на собственных рысаках… Что ж тут худого, скажите!

— Экая прелесть мальчуган! — говорит Мик-Мик тихонько бабушке. — Оставьте его у себя обедать!

— Но… — возражает бабушка, — я не знаю, из какой он семьи…

— О, уверяю вас, что он не самоед и не скушает всех нас вместо жаркого, — замечает Мик-Мик, — и притом он ведь спас нашего Киру!

— Да, да, он спас нашего Киру, — соглашается бабушка и Помидора Ивановича решено оставить обедать.

* * *

Ровно в половине седьмого садятся за стол. Ваню Курнышова устраивают между Счастливчиком и Мик-Миком.

За столом Помидора Ивановича приводит в удивление решительно все: серебряные ножи и вилки, красиво расписанные тарелки из саксонского фарфора, золотые крошечные ложечки для соли, положенные в каждую солонку.

— Вот так убранство! — говорит Ваня, обращаясь к Счастливчику.

На первое подали суп потафю и пирожки с мозгами. Щеголеватый Франц подставляет блюдо с пирожками Ване. На блюде лежит серебряный совок, чтобы при его помощи брать пирожки с блюда. Совок так и поблескивает при свете электрической лампы.

Ваня берет совок в руки, любуется им несколько секунд.

— Вот так штука! — говорит он восхищенно, потом кладет его обратно, протягивает руку к блюду, берет несколько пирожков и кладет их на тарелку. — Пирожки больно жирные, поясняет он, как бы извиняясь перед всеми сидящими за столом, — мне жаль пачкать такую красивую штучку, — и бросает восхищенный взгляд на серебряный совочек.